"Не верь безумию любви" - фермеры, гранаты и розы

[kinn]

- Понятно, что эта штука нифига не работает, - сказал Анакин. - Она на песок не рассчитана, вон, сустав уже весь стерт в хлам.
- Починить можешь? - спросил Клигг. Он сидел в гравикресле рядом с верстаком в мастерской и смотрел, как Анакин разбирает на запчасти его протез.
- Тут нечего уже чинить, проще заново собрать.
- А ты можешь?
- А то нет.
Клигг хмыкнул:
- Верю, сынок.
Мастерская служила прямым свидетельством тому, что да, может.
Парень притащился Из Мос Айсли на хвосте Оуэна и Беру, на своем свупе. Поздоровался, не зная, что еще сказать и куда девать руки, посидел полчасика у могильного камня - плакал наверняка, потом развил бурную деятельность. Результатом стал починенный и настроенный испаритель за домом, идеально настроенная система автоматического полива в теплице с палли, отремонтированный спидер (который, видимо, впервые за всю его долгую жизнь перестало заносить вправо), пара дроидов и кухонный комбайн.
Оуэн только заглядывал, смотрел пару минут с озадаченным выражением на лице и исчезал обратно. Клиггу же было интересно, кончится ли у парня заряд и на сколько его еще хватит. Когда Беру позвала ужинать, Клигг решил, что все, но ошибся.
За ужином парень пытался поддерживать разговор, но у него ничего не выходило, и видно было, что ему сильно не по себе - как джаве в теплице. Клиггу тоже было не по себе. Потом он понял - за столом так и осталось пустое место, которое никто не занимал. Шми обычно сидела там, и, как всегда, при воспоминании о ней в груди резануло болью. Там, где раньше была она - теперь осталась прореха в самом мироздании. Черная дыра, невидимая глазу. И сын Шми явно чуял ее, оттого и едва мог говорить с ними и прятался в мастерской. Еще и глаза прятал, как будто был в чем-то виноват.
Клигг и оставил его в покое. Он и сам не знал толком, как говорить с внезапно возникшим пасынком. Чего скрывать, парень ему понравился еще в прошлый раз, но тогда они только просидели молча полночи над телом Шми, и слова не шли на ум. То, что юному Анакину не место на ферме, было видно сразу. И Шми когда-то рискнула и выиграла для него целый мир по ту сторону звезд.

Небо уже темнело, наливалось густой, темной синевой, а на западе дрожали в огненной полосе отражения двух солнц - час последнего света. Час дифракции. От пустыни тянуло жаром, но сот скал уже тянуло ветерком, который в ночи сделается холодным. Гость стоял на холмике кольцевого вала и смотрел на солнца. Оуэн подошел и встал рядом. Это вообще-то было его место, он чуть не каждый день стоял здесь, глядя, как угасает день, как белый накал двух солнц остывает до красного и чуть сплющенные шары тонут в сизом тумане. Когда огненная полоса сжалась в нитку, а с востока наползла окончательная чернота, Анакин встрепенулся.
- Извини, - сказал он слегка хрипловато. - Я, кажется, залез на твое место.
- Да ладно, - буркнул Оуэн. - Тут места хватает.
Они посмотрели друг на друга, и Оуэн понял, что его собеседник тоже вспомнил тот анекдот, который “Сидит джава в пустыне, подходит второй и говорит: “Подвинься!” Анакин улыбнулся, взгляд его ожил.
- Пойдем в дом, - предложил Оуэн. - Я сейчас поле включу.
Они спустились во внутренний дворик. Там было темно, только из двери в кухню падал прямоугольник теплого желтого света. У стены напротив в обложенном белыми камешками кругу черной, жирной земли росло тонкое деревце с узкими листьями и веточками алых цветов. У корней из пластиковой трубочки по капле сочилась вода.
- Я завтра уеду, - сказал Анакин. - Оуэн…
Он впервые назвал Оуэна по имени.
- Что?
- Я вернулся, потому что я… я обещал, что вернусь и освобожу рабов, - сказал Анакин. - Но ты же свободный. Зачем тебе это все? Что ты забыл в “Белом солнце”?
Оуэн хотел сначала ответить, что Беру - Уайтсан, и пусть сам додумывает, но это был не ответ. Сыну мамы Шми нужна была не отговорка, а что-то, на что он смог бы опереться.
- Это неважно, что свободный, - сказал Оуэн. - Я фермер. Это мое дело, земля, вода… Мы тут двести лет держим ферму. Я хочу не бояться, понимаешь? Не отводить глаза, когда вижу… всякое непотребство. Самому решать, что делать. Договариваться, это вот все. Хаттам на Татуин плевать, хоть тут все сгори. А я хочу деревья - здесь, не где-то там в Ядре.
- Разве это возможно? Ты что, хочешь к каждому стебельку трубку с водой прокладывать?
- Почему бы нет? Вода тут есть, но глубоко. Видел рядом с останцами склоны? - Оуэн махнул рукой, указывая на юг от фермы. - Там еще десять лет назад черную колючку высадили. Теперь там песок не ползет, живность завелась какая-то. Корни достают до воды, связывают песок. Потом и почва нарастет понемногу.
- Это же долго, - сказал Анакин.
- Быстро только джавы воруют, - наставительно сказал Оуэн. - И я не один такой. Поэтому я и за “Белое солнце”, что они тут хотят жизнь наладить. Ты не обижайся, я понимаю, что у тебя другое в жизни главное. Ты б на ферме и не смог, наверное. Но я там, - Оуэн показал в небо, - не смогу. Кто-то должен быть здесь, а кто-то там.
- Я понял, - сказал Анакин. - Я…
- …вернешься. Я понял. Всегда можешь рассчитывать на воду и кров.
- Спасибо.
Анакин протянул ему руку - левую почему-то - и Оуэн неловко ее пожал. Он еще постоял, слушая, как сочится вода в капиллярной сети, и глядя на мелкие алые цветы граната. Из кухни вышла Беру, встала рядом, нащупала его руку и переплела свои пальцы с его.

Перед тем, как идти спать, Беру взяла на кухне термокружку с водой и отнесла в мастерскую. Непривычные к здешнему сухому воздуху чужаки обычно с утра мучаются от жажды и из-за того, что пересыхает в горле и в носу. В доме-то климатизатор работает, но на мастерскую его мощности уже не хватает.
Как она и предвидела, Анакин еще не спал, он возился с настройкой какого-то дряхлого дроида, которого он явно вытащил из кладовки со всякой сломанной рухлядью и напевал что-то при этом. Беру прислушалась. Язык был ей незнаком, мелодия повторялась и повторялась, она была смутно знакома. Хотя беру могла бы поклясться, что ни разу не слышала эту песню.
Анакин вдруг умолк, закрыл крышку программатора, и дроид перед ним ожил. Смешной маленький дроид, похожий на черепашку с колесиками и щупальцами.
- Вот, - сказал Анакин, не оборачиваясь. - Дроид-уборщик. Умеет выметать песок. Лапки я ему поменял, накладки новые вырезал. Старые были совсем негодные.
Беру приблизилась.
Тот смерил ее глазками камер и встал в позу готовности к работе.
- Правильно, - сказал Анакин. - Это хозяйка дома. Подчинйся ей. А сейчас - на зарядку.
Дроид пискнул и уехал к другим дроидам, воткнул щуп в зарядное гнездо и замер.
- Спасибо, - сказала Беру и поставила термокружку на рабочий стол. - Я и не знала, что у нас еще и такое есть.
- Ну, он очень старый. Сейчас таких уже не делают. Процессор и мотиватор в порядке, программы я ему обновил, сломанное заменил.
ОН вытянул из коробки влажную салфетку и принялся оттирать левую руку.
- Тебе не обязательно было все это чинить. Мы не требуем платы за гостеприимство.
- Мне нравится чинить сломанное, - возразил он, словно бы оправдываясь. - Если я могу помочь, то почему бы не помочь?
Беру улыбнулась.
- Тетя Шми так и говорила. А что за песню ты пел?
- Не знаю. Это очнеь старая рилотская песня. - ОН вздохнул, прислонился к стенке и сполз по ней на пол. Прикрыл глаза и проговорил нараспев: - Мне снился дождь, мне снился сад в пустыне. Я просыпался, мечтая о любви. А время утекало из рук. Мне снилось пламя. Эти сны летят, не уставая. И в языках огня ее тень влечет желанием. Это роза пустыни, ее покрывала - обещание тайны. Она танцует в моих снах, и пламя обжигает, но наяву все иначе. Прекрасная роза пустыни - Воспоминание о садах рая. Ее аромат - как сладкий яд паденья.
- Красиво, - сказала Беру. - Я никогда не видела розы.