Посмотрела тут нечаянно несколько старых советских фильмов подряд. Попала в странный мир, в котором нет места женщинам. В этих фильмах женщины или стервозные бабки, или дуры-мещанки. или бабочки-колокольчики. Мужские персонажи разговаривают с ними свысока, всегда с заигрываниями (если женщина достаточно молода), ну, иногда и по работе - тут, так и быть, по-деловому. Но все равно замечаньице-другое о внешности или себе надо подпустить. И всегда женщина - это помеха. Он не понимает, тянет домой отважного героя, чего-то требует. А герой - он же весь в возвышенных метаниях души, с папироской и в кепке набекерень. И вот это все - "Я шагаю по Москве", "Три тополя на Плющихе", "Девять дней одного года" и прочая кинопродукция с демонстрацией тонких душевных движений образцовых молчелов - абсолютно неинтересно. Бесит. Раньше оно мне было просто скучно, а теперь просто бесит. Как, кстати, и кинопродукция 70-х, включая Тарковского с его служебными женщинами и непрерывной рефлексией "творца", которого не так понимают и не так воспринимают.
Взять для примера "Девять дней одного года". Весь из себя передовой физик Гусев одержим научной идеей. Толку с этого - ноль, попутно он морочит голову влюбленной в него девушке, женится на ней - и молчит. Она изводит себя - я плохая жена, я его не обхаживаю, ненавижу домашнее хозяйство, что делать-то? Гусева хватает только на упреки за то, что она его задерживает утром, собирается слишком долго. Лёля. заметим, точно такой же молодой ученый, сотрудник той же лаборатории. Но на ее научные достижения и вообще все насрать всем, включая автора сценария и режиссера. Она - декорация, призванная проиллюстрировать тонкую душевную организацию Гусева, который, оказывается, снизошел к влюбленной дурочке и женился на ней, а молчит потому, что хватанул дозу и это скрывает. Лёля должна прыгать вокруг него и обхаживать, обслуживать физически и эмоционально, потому что он талант, двигатель науки и герой.
Причем в фильме есть превосходная сцена, семейное утро, когда Лёля пытается изо всех сил установить контакт, поговорить о проблеме - но Гусеву это ни в хуй не впилось, его все устраивает, его не колышет душевное состояние жены, он же весь в науке, и все эти бабские заморочки ничего не значат. На этой сцене я сдалась и выключила телевизор.
Потом села подумала и поняла, что смотреть всю эту как бы реалистическую кинопродукцию, и отечественную, и зарубежную, я не могу. Скучно, тошно, ни о чем. Остаются сказки, немного фантастики, немного исторического кино. И, слава интернету, есть сериалы. Причем опять же история и фантастика.
Взять для примера "Девять дней одного года". Весь из себя передовой физик Гусев одержим научной идеей. Толку с этого - ноль, попутно он морочит голову влюбленной в него девушке, женится на ней - и молчит. Она изводит себя - я плохая жена, я его не обхаживаю, ненавижу домашнее хозяйство, что делать-то? Гусева хватает только на упреки за то, что она его задерживает утром, собирается слишком долго. Лёля. заметим, точно такой же молодой ученый, сотрудник той же лаборатории. Но на ее научные достижения и вообще все насрать всем, включая автора сценария и режиссера. Она - декорация, призванная проиллюстрировать тонкую душевную организацию Гусева, который, оказывается, снизошел к влюбленной дурочке и женился на ней, а молчит потому, что хватанул дозу и это скрывает. Лёля должна прыгать вокруг него и обхаживать, обслуживать физически и эмоционально, потому что он талант, двигатель науки и герой.
Причем в фильме есть превосходная сцена, семейное утро, когда Лёля пытается изо всех сил установить контакт, поговорить о проблеме - но Гусеву это ни в хуй не впилось, его все устраивает, его не колышет душевное состояние жены, он же весь в науке, и все эти бабские заморочки ничего не значат. На этой сцене я сдалась и выключила телевизор.
Потом села подумала и поняла, что смотреть всю эту как бы реалистическую кинопродукцию, и отечественную, и зарубежную, я не могу. Скучно, тошно, ни о чем. Остаются сказки, немного фантастики, немного исторического кино. И, слава интернету, есть сериалы. Причем опять же история и фантастика.
Думаю о том, что если (когда) взгляд на женщин как на неполноценных людей протухнет совсем, нестранно будет читать очень небольшую часть классики.
А вообще беспросветный и провинциальный советский сексизм с отвычки производит тяжелое впечатление.
ivanna343, ну так нельзя же без семьи! Нельзя женщине самой работать и двигать науку, надо положить жизнь на алтарь молодого гения! Положительность и героизм Гусева мне были с самого начала непонятны - ну я из инженерной семьи, родители связисты, и по мне так трудовой героизм - это прокинуть по степи сетку ретрансляторов, чтобы везде была связь, радио и телевидение, в самых глухих аулах. И чтобы дороги. Пусть даже грунтовки. Это - героизм. А лезть под излучение ради того, чтобы поскорей доказать свою правоту - это херня какая-то. Причем это "скорей" ни на что не повлияет.
ivanna343, да! А "Сними обувь твою" Войнич про то же самое - это вообще ужас. Когда образованная, умная, деятельная девушка вынуждена выйти замуж за первого попавшегося более-менее приличного джентри, чтобы избежать насилия со стороны отчима и как-то выжить - и при этом ее тошнит от секса, это для нее насилие (ну оно и есть насилие), она даже любила бы мужа, если бы он ее не трахал, она ненавидит своих детей, но, поскольку она понимает, что дети не виноваты, то для окружающих она вообще идеальная мать, идеальная жена, идеальная хозяйка, но она даже купить себе книжку не может, потому что у нее нет своих денег. Вот реально - книга про просранную жизнь, трагедия безвыходности.
"Анна Кареннина" туда же - Каренин на десятом году брака вдруг обнаруживает, что у жены есть свои мозги, своя воля, свои интересы, она вообще отдельный от него человек и ужасается. Как так - рука заговорила?
А Бернетт даже в голову не приходит, что то, что она описывает - это ужас. Нет, это счастье - ведь теперь героиня обеспечена и ей есть кому служить=любить. Весь ужас выносен наружу: злобный племянник мужа всеми силами старается извести беременную мачеху, которая стоит между ним и маркизатом. Можно даже заподозрить, что тут бессознательный перенос: у героини все прекрасно, она счастлива-счастлива-счастлива (хотя муж ее ценит исключительно как полезное домашнее приобретение: всегда тактична, не лезет на глаза, намекнешь - тут же сделает). Но вот злодей-племянник...
В "Девяти днях" примерно также - Ромм не подозревает, что положить жизнь на алтарь мужа-гения - не единственная возможная разновидность счастья. Он и так крайне либерален - намекнул, что у нее был добрачный секс с героем Смоктуновского! И ничего, дегтем не измазал - современные же люди.
А цивилизованность - как бы не химия.
У Бернетт да, ужас кромешный - такое вот счастье, когда ты предмет. Абсолютно зависимый. Но счастье. Владелец не пиздит кнутом,кормит-поит, даже одевает.
В "Девяти днях" это дейстивтельно достиженеи - намек на добрачный секс. Но это же надо искупить! А Лёля, цаца такая, не хочет обслуживать и утешать, она мучается, хочет быть тоже человеком. Вот это ухвачено. Но подано очень мерзко. И везде этот слегка насмешливый тон свысока в разговоре мужчины с женщиной.
У Лема устранение агрессии - простое, химическое. Не зря девушка, которой Эл Брегг говорит, что он не бетризован, тут же пугается до усрачки. Она не верит в не-химический механизм сдерживания агрессии. Ну и герой ведет себя агрессивно.
Если мы попытаемся перестать опираться на собственную природу, мы потеряем здоровый кусок своего потенциала.
Но если мы будем вести себя как животные - мы просрем всё.
Но мне очень интересно, какой произойдет пересмотр культурного наследия, когда идея о неполноценности женщин станет столь же устаревшей, как идея об оправданности рабства.