Родовое проклятие фанфиков по "Отблескам Этэрны"

[Kinn]

Парадоксально, но в большинстве фанфиков по "Отблескам Этэрны", которые прилично написаны, имеют сюжет и достаточно цельные образы героев, меня преследует двойственное чувство. С одной стороны, Дик Окделл изображается там как нормальный человек, которым движут нормальные, понятные мотивы (ну взять для примера хотя бы "Сердце скал", "Под гербом вепря"/"Вепрь и ворон" или "Древнюю кровь"), более того - он часто действует из лучших, благородных побуждений. С другой - другие персонажи, вроде Рокэ, или Робера, или еще кого, отчасти служащие авторскими рупорами, отзываются о нем как глупом, наивном и т.д. мальчишке. Или несобственно-прямая речь этих персонажей так его характеризует. При этом видно, что это говорят персонажи, условно говоря, положительные, отражающие авторское представление о морали, правильном-неправильном и т.д.
То есть возникает когнитивный диссонанс.
Причин этому я вижу две.
Первая: авторы фанфиков, вслед за втором ОЭ, по умолчанию считают морально-нравственным ориентиром типаж "козел с золотым сердцем" (см. на Посмотре.ли), эдакого циника, который доброго слова в простоте не скажет, но, несомненно, имеет правильный моральный компас. В этой системе отсчета персонаж, который "не козел", который не прикрывается напускным (или подлинным) цинизмом, а просто действует по велению сердца и своего морального компаса, воспринимается как глупец, дурачок, подставляющийся под удар, готовый объект для махинаций. Это отчасти установка канона, и авторы фанфиков следуют ей, избегая прямых разговоров персонажей о важном. Герой-простак должен догадаться сам, а герой, который знает, как надо, в лучшем случае в лучшем случае скажет ему речь, полную намеков, а в худшем прибегнет к дрессировке в стиле "черный с белым не носить, "да" и "нет" не говорить".
Вторая: авторы фанфиков следуют установке, что открыто говорить о своих моральных обязательствах (части, верности, любви и т.д.) может только слабый и лицемерный человек, а настоящий, правильный - всегда скажет гадость, а сделает по самой строгой морали. Или это страх открыто дать какие-то моральные обязательства, открыть, так сказать, моральный кредит, который придется рано или поздно отдавать.
При этом Дик в фанфиках поступает хорошо и достойно, но отношение других персонажей к нему все равно будет как наивному глупцу, потому что сами они всячески избегают озвучивать какие-либо моральные обязательства.

Насколько это издержки следования канону, а насколько проекция авторских убеждений в текст - интересный вопрос.

@темы: шабаш, fanfiction

Comments

[Амелия Б.]

Лидия Яковлевна Гинзбург скажет намного лучше меня.


Литературный герой – это структура, динамическое соотношение элементов, и в то же время литературный герой – это поведение. Как бы далеко ни ушла художественная проза от своих первоначальных функций, какие бы ни принимала причудливые формы – все же мы всегда так или иначе имеем дело с чьей-то историей, с повествованием о происходящем. Персонаж движется в этом повествовательном времени; тем самым он непрерывно как-то себя ведет.
Но изобразить поведение – значит изобразить управляющие этим поведением ценности, движущие им противоречия (конфликты), мотивы, цели. Все это входит в состав персонажа.
В литературе притом мы имеем дело с двойной аксиологией – с ценностями автора и, соответственно, с его заложенными в произведение оценками и с теми ценностями, носителями которых, по воле автора, являются его герои. Оба ряда взаимосвязаны, но по-разному. Ценности, управляющие поведением персонажей, могут прямо – иногда дидактически прямо – совпадать с ценностями автора; могут и столь же однозначно им противостоять – в крайнем своем выражении это дает обличение, сатиру.
Возможны и отношения многопланные. Романтическая ирония – игра утверждением и отрицанием ценностей, в которую вовлечены автор и его герои. Это – одна из возможностей. Другая – провозглашенный Пушкиным шекспировский взгляд на вещи. Под этим взглядом Пушкин понимал, собственно, историзм, познание разных исторически оправданных культур, тем самым и разных ценностей, совпадающих или не совпадающих с ценностной ориентацией автора. Сильнее всего это выражено «Медным всадником», где Петр и Евгений – оба правы и, главное, равноправны – настолько, что Петр сходит с пьедестала, чтобы преследовать маленького человека Евгения. И Петр, и Евгений – факты нравственной жизни России, понятой исторически.
Возможны и другие случаи многозначных отношений между ценностями автора и его героев. Так, например, умудренный, всезнающий автор дает понять читателю, что он видит тщету, наивность устремлений своего героя.
Есть еще одна сложная оценочная инстанция – инстанция читателя. Читатель, особенно читатель из другой среды, читатель другой эпохи, выступает как своего рода режиссер, интерпретирующий роли действующих лиц. Он нередко сопротивляется авторским оценкам. Классическую комедию XVII–XVIII веков венчало торжество справедливости – дело рук благодетельного монарха. Так кончаются «Тартюф», «Ябеда» Капниста, «Недоросль». Но читатель XIX века читал уже эти произведения иначе, как бы минуя благостный финал. Он производил перетасовку авторских оценочных акцентов. И не по личному произволу, но в силу всеобщих исторически обусловленных установок восприятия.
Иногда же писатель сам заставляет читателя путаться в расстановке оценочных акцентов. Литература о Толстом уже обратила внимание на исходное противоречие «Анны Карениной». Толстой осуждает Анну, признает ее ценности ложными, но читатель Толстого непременно должен проникнуться этими ложными ценностями, любоваться Анной, сочувственно следить за каждым ее шагом и желать ей успеха в ее заблуждениях.

Литературный герой включен в непрерывно действующую, иногда противоречивую систему ценностных ориентаций. Это сближает художественную модель человека с другими его моделями, вырабатываемыми историей, социологией, психологией. Другим признаком сближения является структурность, представление о формах проявления личности. Уже многое было сказано о неуместности обращения с литературным героем как с живым человеком. Но дело здесь, в сущности, не в «живом человеке», а в смешении типологии литературной и социально-психологической.
Если размышляли, например, о том, не лучше ли бы поступила Татьяна, бросив нелюбимого мужа и уйдя к Онегину (что вопиюще противоречит ценностным критериям Пушкина), то на месте литературного персонажа оказывалась не живая женщина, но социально-психологическая модель новой женщины, разумной и свободной. Из литературного материала выводились социальные, моральные, психологические типы. Модель тем самым накладывалась не на жизненный материал, еще подлежащий обработке, а на другую модель – и они разрушали друг друга.

У каждого литературного героя есть прототип в широком смысле слова. Иногда это реальная личность, иногда это тот опыт жизни, который преломляется в любом, даже самом трансформированном, произведении искусства. Опыт жизни художник преобразует в целостное единство персонажа – структуру, включающую авторское познание, отношение, оценку. Но единичность – это один только пласт в сложении литературного героя. На этом он не кончается. Литературный герой представляет. Если он тип – он представляет свою среду и себе подобных. Это одна из его форм, но формы тут возможны разные. Литературный герой может представлять опыт жизни – мысли и чувства, опыт всех испытаний, страданий и радостей человека.
В «Поэзии и правде» Гёте подробно рассказал о том, как он написал «Вертера». У Вертера есть прототипы – сам Гёте, с его любовью к Шарлотте Буфф, и друг Гёте Иерузалем, застрелившийся из-за несчастной любви к замужней женщине. Эти впечатления и многие другие Гёте преобразует в историю Вертера. Символическое значение Вертера было громадно. Молодая Германия 1770-х годов узнала себя в чувствительном и мятежном герое. «Вертеризм» становится явлением мировой культуры.
Художественное единство центробежно и центростремительно; оно и ограничено именно своей структурностью. Мы можем гадать о том, что было бы, если бы Гёте последовал примеру своего друга Иерузалема. Мы даже точно знаем, чего не было бы, – «Фауста» или «Римских элегий». Но нельзя ведь гадать о том, что было бы, если бы Вертер не застрелился. Вертер – это взаимодействие сюжетных элементов, включающее в себя развязку. Вертер и есть тот, кто стреляется.

[Кимури]

Kinn, по-моему, все проще. У автора Рокэ и Робер и другие авторские рупоры считают Дикона наивным или глупым - и какие-то авторы фанфиков в своих текстах оставляют этим героям такое мнение в рамках сохранения образов персонажей. Не считают они Рокэ и других ему подобных нравственными ориентирами. Они копируют их поведение у исходного автора. Дика они при этом трансформируют больше, как я понимаю, от несогласия с автором канона, отсюда возникает диссонанс.

[Kinn]

Кимури, в том-то и дело, что персонажи-авторские рупора это делают. И более нейтральные - типа Эмиля Савиньяка тоже.
Трансформации подвергаются все персонажи фанфиков, и тут интересно смотреть, какова эта трансформация и что у нас авторы выражают в тексте. Искренность и героизм Дика усиливаются, а отношение к нему персонажей и часто автора остаются как в исходнике. Мне интересно, почему.
Остается прежней и завуалированность общения, избегание прямых объяснений. ЧСХ, никто из авторов фанфиков эту черту не обыграл.

[Кимури]

Видимо, очень уж яркая это черта у автора вышла. Может, авторы фанфиков ее рассматривают как результат социализации в том обществе.

[Kinn]

Кимури, была у меня такая гипотеза. Но нет, они это не рефлексируют совершенно.

[Алиса Димина]

*задумчиво*
Я тут как раз писала недавно, что подмывало меня одно время написать АУ и ООС, где Рокэ Алва - нормальный благородный человек, который при невменяемом дворе откровенно троллит всех разговорами о Чести, но с теми, кому доверяет - здравомыслящий и в меру циничный человек, в том числе, ментор каноничному Окделлу.

Но это уже выйдет мерисья и пихание не пойми чего в произведение.

[Kinn]

Алиса Димина, в принципе, это и был превоначальный замыел Камши - мол. все не то, чем кажется.

[Алиса Димина]

Kinn, ну, тут сложно залезть автору в голову, но первые два романа могли бы стать неплохим романом взросления.
С учетом того, КАК Камша швыряет в Окделла все кирпичи и дерьмо - может быть, планировалась такая деконструкция. Типа, был нормальный парень, а потом он каааак поехал по наклонной...

Увы, мне в романе нравятся искрометные диалоги, а это никакими фанфиками не передашь.